Робкие возражения специалистов, что все художники писали полотна на божественные темы и картины эти оставлены более высокими комиссиями в Москве и Петрограде, матрос отмел мгновенно, ехидно заявив:
– Так то – картинки, а тут – простое зеркало – понимать надо! К тому ж порченое: эвон неровное какое-то, вспучившееся, да и тусклое вдобавок. – И он, поправив бескозырку с гордой и в то же время весьма многозначительной надписью на ленточке «Стерегущий», подвел итог: – Опиум на свалку.
Опасаясь за сохранность столика – вдруг снова шарахнет по нему кулаком, – перечить ему не посмели. Тем не менее взяли на себя смелость зеркало не выкидывать, а втайне от «гордости революции» оставить его в запаснике, ибо матросы приходят и уходят (была у «недобитых тилигентов» такая наивная надежда), а произведения искусства вечны. Но матросы оные, как известно, пришли всерьез и надолго, хотя, по счастью, и не навсегда, а потому зеркало так и продолжало храниться в запаснике, позабытое всеми.
Так и лежало оно долгие годы, пока однажды в 1980 году вдруг не разлился по комнате старинного подвала густой фиолетовый туман и не завспыхивали те самые искорки, рассказом про которые когда-то так удивлялся Евгений Богарне в далеком Мальмезонском дворце. И оказался вдруг в захламленном подвале бывшего губернаторского дома, а ныне исторического музея города Горького совершенно обезумевший подполковник КГБ СССР Николай Сиротин. Растерянный, всклокоченный, с сумасшедшим взглядом и в нелепом средневековом одеянии. А патрульные милиционеры, привлеченные странной иллюминацией и заглянувшие в старинный подвал, были, собственно, удивлены не меньше Сиротина.
Глава XV
Плен и пытки. Московская область, 2014 год
Два огромных черных джипа стояли у парадного подъезда химфака МГУ, видимо, достаточно давно, потому что пассажиры успели разбрестись в разные стороны, всем своим отрешенным видом не желая демонстрировать и при этом активно демонстрируя, что они явно кого-то ждут. Пассажирами джипов были три чем-то неуловимо похожих друг на друга здоровенных парня, как бывают похожи друг на друга спортсмены из одной команды, например футболисты. Правды, эти крупные парни были больше похожи на штангистов. Их однообразный, одетый в одинаковые черные кожаные куртки коллектив разбавляли худосочный мужчина в клетчатой кепке и старомодном кашемировом пальто и страшный косматый тип с изуродованным глазом, такой огромный, что даже трое здоровенных парней-«штангистов» рядом с ним казались детьми. Этого косматого все называли Гошей и осторожно подкалывали, но не взаправду, а понарошку, чтобы Гоша этот вдруг не обиделся. Гоша лениво отзывался и, в общем, говорил мало.
– Гоша, слышь, ты одной рукой можешь колесо у джипа оторвать? – спрашивал один из «штангистов», закуривая.
– Гош, правда? Или только двумя руками получается? – подхватывал мужик в кепке, имевший говорящую кличку Мутный и бывший в этой компании, видимо, главным. Все беззлобно смеялись.
Вдруг массивная дверь факультета распахнулась, и на морозной улице показались два молодых человека. Один – долговязый, нескладный и кучерявый, другой – среднего роста, юркий и явно быстро соображающий. Этот быстро соображающий попытался сделать какое-то движение назад к двери факультета и потащил туда же за собой своего долговязого спутника. Но было поздно. Позади наших героев, а это были именно они, вдруг оказался огромный Гоша. Он обнял обоих друзей (ему для этого хватило одной руки) и, горячо обдав их лица вонью из гнилого рта, тихо произнес:
– Быстро в машину!
Сергей попытался вырваться из неожиданно крепких объятий. Но рядом с ним уже стоял мужик в кепке, который злобно прошипел:
– Только дернись! Живо порешу.
Трое парней-«штангистов» схватили Ивана, а Гоша с мужиком – Сергея и быстро втолкнули их в машины. Сергея – в первую, Ивана – во вторую. И втолкнули их в машины не абы как, а очень профессионально – на заднее сиденье, а сами сели тоже на заднее сиденье, но очень организованно – справа и слева от жертвы. В машинах, оказывается, находились водители, которые заставили автомобили буквально рвануть с места и просто вылететь на Университетский проспект. Сергей вопросительно посмотрел направо на сидевшего рядом Гошу, а в это время мужик в кепке, сидевший слева, вытащил из-за пазухи шприц и деловито вонзил его юноше в шею. В глазах Сергея стали рябить какие-то черные точки, а уши заложило. Он попробовал что-то крикнуть, но голос получился глухой и очень похожий на шепот, черных точек стало совсем много, а гул настолько заложил уши, что еще через мгновение сознание его покинуло. Он перестал что-либо соображать и безжизненно завалился бы на бок, но Гоша уверенно держал его своей огромной ручищей, второй шаря в его карманах в поисках мобильного телефона. Черные внедорожники быстро проскочили МКАД и помчались по Киевскому шоссе в область.
Наверное, здорово быть героем из приключенческого фильма. Смеяться над потугами врагов, которые собрались тебя, несгибаемого, пытать, самозабвенно плевать на опасности. Ведь всегда случается что-то, что позволяет герою в самый последний момент чудесным образом спастись. Какая-нибудь милая случайность, какая-то нелепица вроде прибежавшей собачки или случайно сохранившейся заколки из прекрасных волос героини, которая потом обязательно будет целоваться с героем в финале фильма, а сейчас поможет избавиться от наручников. Героям хорошо. Ничего с ними никогда не случится, а если и случится, то только для того, чтобы лишний раз подтвердить их несгибаемость, неуязвимость, ловкость и необыкновенную везучесть. Злодеев эти герои всегда побеждают, их враги срываются в пропасть со страшными криками, а героиня в конце фильма садится с героем на лошадь, ну или, например, на мотоцикл, и они радостно мчатся в какое-нибудь красивое место, где потом всю оставшуюся жизнь будут жить душа в душу и тратить только что обретенное сокровище. Увы, жизнь – не кино. Поэтому в ней все бывает гораздо жестче, менее сладостно и совсем-совсем не героически.
Прошло какое-то время, прежде чем Сергей открыл глаза. Первое, что он увидел, – это был мужик в кепке, нависший прямо над его головой.
– Значит, так, – мужик в кепке был деловит и явно очень доволен удачно получившимся похищением, – жить вам осталось один день. Обоим. Давить будем вас, тварей.
Сергей попытался что-то сказать, но у него ничего не получилось. Губы пересохли, горло почему-то очень болело, слова просто как-то не складывались, а в легких как будто не было воздуха. Рябящие черные точки продолжали кружить в глазах, но их количество уменьшилось. Начал пропадать и гул в ушах, так что можно было расслышать, что говорил мужик в кепке. Сергей лежал неподалеку от Ивана на грязном дощатом полу. Друзья вид имели жалкий. Еще когда их везли в машинах, руки им прикрутили к ногам широкой липкой лентой, и теперь пленники могли только ползать или ковылять, согнувшись. Сергей начал что-то вспоминать: да-да, именно так, согнувшись в три погибели, он брел по крыльцу этого загородного дома, а потом по комнате, на полу которой он сейчас лежал… Сюда его гнали пинками, и здесь он упал, опять теряя сознание. Сейчас, скрюченный, он лежал на этом заплеванном полу и все тело болело. Их, кажется, били, чтобы привести в чувство. И, как бы подтверждая его догадку, откуда-то сверху слева раздался топот крепких ботинок, и один из трех «штангистов» красиво, по-футбольному замахнувшись, ударил Ивана по почкам. Иван завыл и тяжело перевернулся другим боком. Опять раздался топот, только теперь откуда-то справа, и вдруг страшная боль пронзила живот Сергея, разорвала его напополам. Это его ударил ногой второй парень-«штангист». Голос человека в кепке зазвучал отчетливее:
– Я что-то не понял, вы разговаривать будете или продолжим заниматься физкультурой?
Сергей попытался прокричать: «Да!!!» (уж очень больно били ногами эти крепкие, подготовленные ребята), но у него опять ничего не получилось. Однако мужик в кепке неожиданно услышал это «да» и продолжил: