Неожиданно сквозь струи воды прошел маленького роста старичок в смешном халате, волочившемся за ним следом.

– Любовь тоже проходит. Ею, конечно, многое можно спасти. И многих. Но она не вечна, – он пробормотал все это скороговоркой и прошел мимо влюбленных, не обращая на них внимания.

– Извините, пожалуйста, – окликнула старичка Глафира, – вы не подскажете, где мы сейчас находимся? – И засмеялась прозвучавшему вопросу.

– Это Рига. Шведские ворота, – откликнулся старичок.

– Они, наверное, какие-нибудь особенные? – спросила Глафира.

– Особенные. Однажды вот на этом самом месте прожил жизнь русский император Александр I.

– А разве можно прожить всю жизнь в одном месте?

– Можно. Но это неправильно.

– А что же стало потом?

– А потом он стал называться Федор Кузьмич и начал совсем другую жизнь.

– А так разве бывает? – не успокаивалась Глафира.

– Все бывает, – пожал плечами старичок, – если есть любовь.

– А если нет любви?

– А если нет любви, то ничего не бывает.

– Спасибо, – поблагодарила старичка Глафира. – А как вас зовут?

Старичок посмотрел на влюбленных, огляделся по сторонам и представился:

– Я думаю, вам обо мне рассказывали. Меня зовут Лаван. И я все это как-то раз уже проходил. И тоже однажды вынужден был прожить жизнь на одном месте. И оставалось тогда вовсе не две минуты, – при этих странных словах старичок улыбнулся, щелкнул пальцами, и шум воды прекратился. Влюбленные обнаружили, что поток воды больше не льется. Когда они повернули головы, чтобы продолжить общение со старичком, выяснилось, что его уже и след простыл.

В этот самый момент в Подмосковье, на совершенно секретном спецобъекте ФСБ России «Сосны», четверо мужчин сидели в закрытой комнате и напряженно смотрели на маленькие пластмассовые часы, лежащие перед ними на столе.

Секунды убывали стремительно и страшно. Вот уже на часах стало «00:02:00» и когда убывающие секунды должны были съесть и эти две оставшихся минуты, случилось нечто странное. Секундомер вдруг побежал в обратную сторону. Вот уже «00:02:30», вот уже «00:03:00». Платонов подскочил на стуле, поднял вверх кулаки и закричал: «Йес! Йес! Йес!», – каждый раз встряхивая кулаками. У Ивана Ивановича зазвенел мобильный телефон.

– Да, – ответил он. – Что? Ничего себе…

Поймав удивленный взгляд Верхотурова, он пояснил, указывая на телефон:

– Сообщают, что наш компьютер включился. «Вальс цветов» Чайковского передает.

– Кому?

– А просто по всей сети шарашит.

– «Вальс цветов»?

– Ага, «Вальс цветов», – засмеялся Иван Иванович.

– Значит, будем жить, Ваня?

– Будем, Валерий Константинович!

И они обнялись.

– А как же со мной теперь быть? – осторожно спросил Алексей, понимая, что катастрофа, кажется, миновала.

Улыбка сошла с лица Верхотурова. Он махнул рукой и хлопнул Алексея по плечу:

– Нормально все будет, парень, не дрейфь. Это просто счастье какое-то, что ты никого не убил. Приедем к нам в контору, подпишешь бумагу о неразглашении, и я тебя отпущу. И еще одного… Тоже сидит там у нас. О любви думает.

Алексей вздохнул облегченно.

Эпилог

Они вместе вышли из здания на Лубянке – Сергей и Алексей. Два молодых человека, жизнь которых когда-то сильно изменилась, попав под необъяснимый вихрь под названием «Глафира». Говорить не хотелось, оба подписали кучу бумаг о неразглашении.

Они молча пожали друг другу руки, и Сергей исчез в подземном переходе метро. Алексей решил дойти до дома пешком. Он направился вниз, к Варварке, оттуда вышел к Большому Москворецкому мосту. Ему захотелось зайти в храм Василия Блаженного, в котором он никогда раньше, к стыду своему, не был, хотя и считал себя коренным москвичом. Взяв резко вправо, Алексей прошел сквозь толпы туристов на Красной площади и поднялся по каменным резным ступеням старинного крыльца. Билетов никто почему-то не спрашивал, и он вошел внутрь, разглядывая затейливую роспись древнего собора.

Пройдя по галерее, он остановился, остолбенев. Прямо на него со стены смотрел Миша Рудик. Рудик прикрывал свою лопоухость длинными курчавыми волосами, перехваченными кожаным ремешком, в руке он держал тонюсенькое копье с каким-то игрушечным наконечником и улыбался своей виноватой улыбкой.

– Что, интересуетесь? – поощрила Алексея какая-то женщина с мегафоном под мышкой, проходившая мимо. – Это – одна из старейших икон собора. Михаил Архангел. Шестнадцатый век. Видите, как он копье сжимает?

– Это не копье, это игла. Я дал ему иглу, а она уже потом превратилась в копье, – пробормотал Алексей и, судя по тому, как быстро от него отошла женщина с мегафоном, понял, что сказал лишнее.

Рудик продолжал смотреть в неведомую даль и загадочно улыбался вечным проблемам, стоящим перед человечеством.

Алексей тоже улыбнулся и помахал Рудику рукой. На Спасской башне ударили куранты.

Эти куранты услышала и Глафира.

Она неслась по Кремлевской набережной на черном мотоцикле и, услышав бой часов, тоже улыбнулась, на секунду повернув голову в черном шлеме в сторону Красной площади.

Набережная была свободна, и Глафира быстро ее проскочила, встав на светофоре у недавно открытого памятника Князю Владимиру. Владимир держал в руке неподъемный крест и задумчиво смотрел на купола храма Христа Спасителя, как бы прикидывая, что со всеми этими символами веры будет происходить в России дальше.

Стоя на светофоре, Глафира глянула вверх и с удивлением заметила на крыше дома Пашкова, прямо над колоннадой, каких-то людей. Она присмотрелась и узнала Куалькуно, Федора Кузьмича и императора Нерона.

Загорелся зеленый свет. Глафира помчалась по Моховой и услышала доносящийся сверху возбужденный крик Нерона: «А я вам говорю, он совершенно не похож!»

Потом Глафира свернула на Новый Арбат и остановилась около кинотеатра «Октябрь». Она сняла шлем и поправила волосы, которые начал нещадно трепать московский ветер.

На фасаде кинотеатра неоновым светом горела вывеска очередной премьеры, привлекшая внимание девушки. В центре плаката стоял не похожий на себя Райнальд фон Дассель и сжимал в руках двуручный меч. «Амальгама» – огромные буквы обещали мировой остросюжетный блокбастер. Ветер подул еще раз, совсем как тогда, в Риге. Сердце затрепетало. Глафира вспомнила слова, прозвучавшие в ее голове во время их прощания: «Нас не могут разлучить ни время, ни расстояния, ни обстоятельства. Только любовь имеет значение. И она сильнее всего».

Глафира захотела повнимательнее рассмотреть людей, которые нескончаемым потоком шли по Новому Арбату. Каждый человек являл собой неведомый мир, вселенную, в которой были жизнь, любовь, доброта, отвага, а также малодушие, трусость, лень, жадность и много чего еще. Все эти планеты и галактики, солнечные системы и черные дыры хаотично двигались от гастронома к бульварам, из ресторанов в такси, от метро в кинотеатр и наоборот. Мужчины и женщины, с портфелями и без, красивые и не очень, молодые и старые, худые и толстые, приезжие и местные. Каждый из этих людей нес в себе частичку любви, и каждая из этих частичек не давала миру погибнуть уже много тысяч лет, какие бы таинственные существа ни проникали бы в человеческие сны еще со времен мироздания.

Глафира почувствовала, что очень любит всех этих людей.

Она надела шлем, села на мотоцикл, сгруппировалась и помчалась по Кутузовскому проспекту, дерзко обгоняя машины с литерами «ЕКХ» и «АМР». Изможденное красное солнце закатывалось за яркие небоскребы «Москва-Сити».

День клонился к вечеру. Уставшие люди спешили найти покой.

Александр Шаравар

Артефактор-1

Пролог

Сакор. Попаданец

Лежу я за кустами, и думая о смысле жизни и бытия. В том смысле стоит мне вмешиваться не в свое дело или стороной обойти. Вмешиваться ой как не хочется, все таки я не боевик, не мечник и теперь даже не маг. Но чует мое сердце, что вмешаться все таки придется.